Прекрасное лето

-- Черт, да когда ж оно уже все закончится? – Андрей сидел над разобранным системным блоком, подсоединяя в нем провода к составляющим.

-- Да ладно тебе, наоборот, гордись, ведь кроме нас в лагере этим больше некому заниматься.

Была середина третьей смены. Жара, теплое море, куча друзей, постоянное веселье и беззаботное времяпрепровождение – все это остается в памяти о детском лагере, пожалуй, на всю жизнь. Но сейчас мы с Андреем, два восемнадцатилетних парня, сидели в компьютерном зале и собирали новенькие компьютеры. Просто с утра, пока шли на море, я «отлучился» до ближайшего магазина, а Андрей прикрыл меня. Теперь отбываем наказание по всей строгости. Причем уже раз в четвертый. А эти компьютеры все никак не заканчивались. Соберем, а нам подносят еще.

-- Эх, а меня там Лиза ждет, никак не дождется. Вот попали-то опять. Хоть волком вой.

-- Вечно ты по бабам, Сань. И все время с новой. Угомонишься когда-нибудь?

-- Да я еще и не начинал буйствовать. Лучше смотри, что я принес, -- я достал из портфеля две стеклянных бутылочки пива, из-за которых мы тут торчали с 8-ми часов, сразу после ужина.

-- О-о-о, вот так бы сразу!

Мы с Андреем, что говорится, «забили болт» на эти компьютеры, присели у окна, чтобы увидеть, если кто зайдет, и начали тянуть холодненького темного «Гуся». Нам было наказано сидеть тут до 10-ти, а после могли уже идти кто куда. Сейчас было 9 с копейками. С улицы доносились: «хиты этого лета», крики, смех детей, объявления ди-джея. А мы сидим, как каторжники, в пустом помещении и всеми мыслями уже там, среди толпы на танцполе.

-- Фак, и телефоны отобрали. Даже Лизке позвонить не могу. Обидно как-то.

-- Если любит – подождет.

-- Вот любви-то как раз и не надо бы. Я не готов к этому. Любовь для тех, кто готов к психологическим перегрузкам, а мне в покое лучше. Да и ей, наверное, тоже.

-- Так и зачем ты тогда так рвешься к ней?

-- Совесть мучает: обещал же прийти как-никак.

С улицы доносились, ставшие уже родными, треки. Народ визжал. А мы сидим в тусклом свете и лишь ушами прикасаемся к тому веселью. И то, сквозь стены это слышится как-то глухо. Вообще дело дрянь, аж сердце кровью обливается. Пока мы сидели, болтали по мелочи и пили, мы совсем забыли «следить за шухером»: вдруг неожиданно дверь распахнулась и в будущий рассадник геймеров вошел Никита Сергеевич. Он был низкого роста, щупленький и очень плох характером: хуже бабы-ПМСницы.

-- Та-а-а-к! Откуда пиво? Почему не работаем? Я уж хотел вас отпустить, но, парни, придется работать до 12-ти, а после – спать. И вот это, -- он достал из кармана наши телефоны, -- получите утром. Да, пиво тоже сдаем. Я уж никому не расскажу про него, уговорили.

-- Слышишь, Никит, а может, все-таки, отпустишь? Нас там девчонки ждут.

-- Ну, во-первых, я Никита Сергеевич, во-вторых, вы наказаны, а девчонки завтра увидят вас. Скажите спасибо, что ваш бухач не сдам, иначе быстро домой отпраитесь.

Почему-то в этот момент стало так обидно. Аж слезы на глазах наворачивались. Нужно идти, нужно было бежать к Лизе. А эта сволочь просто измывается над нами. Сергеевич уже было собрался уходить, демонстративно засовывая телефоны в карман, а пиво под куртку. Но тут от меня ему прилетает в челюсть нехилый удар, потом второй, потом в печень. Никита Сергеевич взвыл от боли, осел по стенке на пол, держась одной рукой за подбородок, а второй за правый бок.

Я достал у него из кармана наши мобильники, на «Гуся» забил болта, кликнул Андрея и мы вышли на свободу. Вернее выбежали.

-- Ну, ты нас и втравил! Опять будем отдуваться!

-- Не ссы, прорвемся. Теперь ты свободен. Ближайшие пару часов. Все, давай, я побежал. Попробую найти Лизавету мою распрекрасную. I-ll be back!

Я шел к «нашей» скамейке, что находилась возле корпуса столовой прямо под фонарем. Решил, что пока звонить не буду. Вдруг она там сидит – будет неожиданно, приятно.

Да, она сидела там. Синие кеды, светло-голубые джинсы с темным ремнем, что так здорово обтягивали ее ноги и зад, бледно-голубая рубашка, заправленная в джинсы, распущенные пушистые волосы, розовые губки и большие голубые глаза.

-- Твою ж мать, Саша, что ж так долго? Опять на «каторге» был?

-- Да, повязали, -- от быстрого шага перехватило дыхание, и я стоял, как после кросса, тяжело дыша, -- прости, только сейчас удалось вырваться. Готов загладить вину чем угодно.

-- Да я тут с ужина сижу, а уже 10 вечера! За такое я даже не знаю, что просить нужно!

Тут я взял нежно ее за подбородок, повернул к себе и поцеловал. Просто и без лишних слов. М-м-м, мокрые губки. Как они нравились мне.

-- Ладно, извинения принимаются. Куда пойдем?

Она смотрела на меня своими чудесными глазами, в которых были и симпатия, и вопрошание. У меня уже все было готово: все куплено, с парнями договорился. Даже наказание отбыть успел. Правда, нажил еще одно себе…

Я взял ее за руку и повел в корпус. Пока шли, особо не говорили. Я понемногу травил истории, а она все молчала и смеялась. Сколько не пытался ее приучить трепаться без умолку – толку не было. Молчаливая девка попалась. Зато мы с ней жили в одном городе, ходили раньше в одну школу. Это была девушка моего лучшего друга, но потом они разошлись, и Лиза переключила свое внимание на меня. Приехали в лагерь вместе. Более тесно стали общаться. Мне нравилось это: люблю, когда все начинается так неожиданно.

Зашли в комнату под номером 216. На одной из тумбочек были бутылка шампанского, два одноразовых стаканчика (бокалов не нашел), пачка моего любимого Парламента и букетик полевых цветов. Отпускаю Лизину руку, оставляю ее посреди комнаты, молнией подлетаю к тумбочке. Пачку в карман, букет в одну руку, бутылку и стаканчики – в другую.

-- Держи цветы, это от чистого сердца, -- припадаю пред ней на одно колено, целую руку, вручаю букет и продолжаю, -- а еще я написал тебе стихи.

-- А-а-а! Черт, ты идиот! Ты из-за всего этого был наказан? Зачем все это?! Лучше бы просто погуляли!

-- Прогулка – слишком уныло. Зацени поэзию:

Я набухался, как свинья,

А ты одна лежишь в постели.

Но я хочу, хочу тебя!

Хочу трахать тебя доселе

Чтоб ты кричала и стонала,

А я б все еб и еб тебя!

И главное – чтоб ты не перестала

Любить паршивого меня!

-- А-ха-ха-ха! Идеально! Браво! Ты как всегда в своем репертуаре! – она захлопала в ладоши.

-- Все, теперь идем принимать бальзам для души.




Я вывел ее на балкон. Он выходил на задний двор, где никого не было и мы были, считай, в одиночестве. Было темно и прохладно. Я отдал Лизе свою кофту, разлил по стаканам шампанское, что лихо и с хлопком открыл, а Лиза встретила это визгом, и начал толкать тост:

-- Ну, Лизавета, оглянись вокруг! Сколько всего прекрасного. Посмотри на это чудное звездное небо! Слышишь, как сверчки поют? Всегда любил эти звуки. Из всего этого складывается что? Правильно – наш романтический вечер! Так выпьем же за меня, такого удалого пацана!

-- Во завернул, и себя нахвалил! Давай выпьем!

Мы выпили по стаканчику. Я достал сигарету и закурил. Сколько мучился от никотиновой ломки. А еще шампанское дало в голову и стало совсем хорошо.

Прошло минут двадцать. Мы успели прихлопнуть бутылку и сточить полпачки сигарет. Я потихоньку приучал к курению и Лизу. Не знаю, почему все так против курящих девушек? По-моему, в женском курении нет ничего плохого. Наоборот, с девушкой классно так выйти покурить. Да накрайняк у нее сигаретку стрельнуть можно!

Лизе было уже не то что бы хорошо – ей было идеально. Перебрала немножко и сидела у меня на коленках довольно вальяжно, не стесняясь. Я поглаживал ее бедра с наружной стороны, шептал ей на ушко, какие у нее классные ноги и как я хочу ее. Когда я выпью, я всегда особо смел с дамами, а им нравилось это всегда. Почему я не могу заставить себя так вести при девушках на трезвую голову? Я балдел от запаха ее пушистых волос, от ее духов, от ее ног. А еще у нее была довольно приличного размера грудь. Больше ладошки, а этого мне просто за глаза хватит. Я провел рукой по ее животику, погладил ладонью ее упругую, молодую грудь и шепнул:

-- Ты мила мне, женщина! Почему мы раньше не общались с тобой?

-- О-ох, не знаю, какой ты классный, -- она обняла меня за шею и поцеловала своими нежными мокрыми губами, -- ты лучший из тех, кого я когда либо встречала. Такой заводной, смелый.

Я последовал ее примеру, взял ее за шею и запустив свой язык к ней в рот. Мы сидели в поцелуе минут пять. Пели сверчки, как бы издалека доносилась музыка с дискотеки, хотя нас просто скрывало здание от всей той суматохи. Я взял Лизу за попу покрепче, встал и понес ее на кровать. Аккуратно положил, продолжая целовать. На миг оторвавшись, я заметил эдакую искорку в ее глазах, а также то, что ее грудь то поднимается, то опускается как-то с большой амплитудой, что было признаком тяжелого, томного дыхания. Хотя я не слышал его, ибо дышала она как-то бесшумно. Настоящая кошка, даже нет -- тигрица.

-- Саш, я боюсь. У меня никогда не было этого, -- шептала она взволнованно.

-- Так я ж с тобой ничего такого не делаю, успокойся.

Я откинул ее пушистые волосы, обнажив шею, и прошелся по ней губами. А тем временем мои руки блуждали по ее телу, приступая к первым пуговицам на рубашке. «Напоил девку и пользуюсь ее беспомощностью», -- вертелось в голове у меня. Но я хотел ее, именно здесь и сейчас. Было плевать на все и всех. Нам же хорошо, а остальное не важно. И вот уже спадает с Лизы лифчик, и она смущенно прикрывается локтями.

-- У тебя прекрасная грудь, не прикрывайся, милая, -- стягивая с себя футболку, сказал я.

-- Блин, не смотри, я стесняюсь! Никогда парням не показывала ничего.

Я нежно поцеловал ее в губы. В этот трогательный для нее момент я, казалось, вкладывал всю душу даже в самый простой поцелуй. Попытался оторвать от ее груди ее же руки. Потихонечку пошло дело.

-- Лучше держи меня за попу, чтобы я не сбежал.

-- А-ха-х! Ну, хорошо, -- и она обняла меня.

Дальше я покрывал поцелуями ее шею, плечи, грудь, животик, возвращался обратно и так раз за разом. Лизавета постанывала, закатывала глазки, да, эти милые глазки умеют быть такими соблазнительно-возбуждающими. Руки ее становились все смелее и смелее. Мне начинало это нравиться. Отвлекая поцелуем, рукой я скользнул к ее джинсам, расстегнув ремень, пуговицу и ширинку. Скользнул вовнутрь, но она перехватила мою руку:

-- Мне страшно, не надо!

-- Все будет в порядке, клянусь тебе.

Что-то она мне говорила еще, я не помню уже. На все ее возражения у меня находился свой ответ и под все это дело я нащупал ее мокренькое отверстие. Нужно было видеть лизино лицо. Столько нетерпения и страсти. Будь она пораскованней, была б горячей штучкой. Но этому всему научим. Я ласкал пальцем ей клитор, временами просовывая его вглубь нее. Лизе это очень нравилось. Помучив ее еще немножко, я стянул с нее остатки одежды. С собой поступил точно также. Как она уставилась на мой стоячий член. Даже губу закусила игриво так.

-- Какой он у тебя… здоровый.

-- Да не, самый обычный. Расслабься, все будет хорошо.

Я раздвинул ее ножки, поднес свой агрегат к ее входу и начал поглаживать ее «там». Лизавета, казалось, сейчас взорвется. Ну, в принципе это и произошло. Пока она испытывала бурю эмоций, я уверенно всунул в нее. Было здорово: пошло так туго, а потом все легче и легче. Я чувствовал себя во плоти женщины. Я плавно набирал обороты, целуя свою партнершу то в губы, то в щечки, то в височки. А она стонала, стонала, стонала…

Спустил всю свою любовь я ей прямо на Лизу. Несколько мощных, горячих «плевков» упал на ее плоский животик.

-- Ну, ты как?

-- Ах, как же это здорово! Саш, я люблю тебя!

Не найдя, что ответить, я поцеловал ее. Я никогда не признавался в любви. В этом и была моя проблема. Проблема одиночества. Ко мне относились, как к бездушной скотине. Отчасти, все они, девушки, правы. Я давно не испытывал чувства любви. Обычно встречи на один-два раза и все. Давно позабыл, что такое ласка, забота любимой девушки, хотя какой «позабыл»? Я ее толком и не видел.

Смотрю в глаза Лизаветы и понимаю, что она, добра, мила. Есть в ней что-то такое светлое, чистое. Сейчас она лежит, буквально подо мной, смотрит своими огромными голубыми глазами, а в них видно счастье, обычное девичье счастье. Что-то у меня екнуло в груди. Что-то не ладное: тает лед в моей груди, ох тает…

-- Иди в душ, вон полотенце висит.

-- А пошли вместе?

-- Да легко!

Наутро мне устроили серьезный разнос. Ругал лично директор лагеря, мол, поднял руку на старшего. На самого вожатого – опору всего отряда! А мне было пофиг, я думал о своем, думал о Лизе и даже не вникал в то, что мне там говорили. Я понимал, что этот кусочек лета останется в моем сердце навсегда. Я понимал, что я его буду проигрывать в своей голове вновь и вновь до самой своей смерти. Эдакое бесконечное лето получается.